Читать Вайля с экрана монитора – это как пить «Шато Марго» из горла в подворотне, но всё же:
http://www.lib.ru/PROZA/WAJLGENIS/
http://lib.aldebaran.ru/author/vail_petr/vail_petr_karta_rodiny/

«Стихов про меня» в интернете не нашла.

И неправда это, что незаменимых людей нет.
Вайля – никем не заменишь.

– Петр, давайте теперь поговорим о ваших книгах. Вы не так давно закончили телевизионный проект «Гений места». А над чем интереснее было работать — над этим проектом или над книгой?
– Конечно, над книгой. Телевидение для меня – случай, хотя я благодарен этой затее за то, что она дала возможность по-другому взглянуть на некоторые вещи, а это всегда полезно. В литературе способ освоения действительности, как в советском сельском хозяйстве, экстенсивный: все распахал и пошел дальше, потому что до Камчатки еще идти и идти. А в телевидении — хочешь-не хочешь, нужно уложиться до секунды, и плохи твои дела, если ты не в состоянии этого сделать. В книге можно написать: «где-то возле Вандомской площади», а на телевидении так нельзя: надо стоять не «где-то», а вот тут. Потери же ясны: картинка по сравнению со словом кратка и конкретна, а это означает, что срезаются все нюансы, тогда как в словесности только нюансы и интересны.

Рада, что сейчас в книжных такой прогресс.

Оканчивается символически:
«Однажды в Москве, к тому же для досадного извращения не где-нибудь, а на любимых Патриарших прудах, у меня случился приступ межреберной невралгии. Потом врачи произносили и другие слова - "остеохондроз", еще какие-то, все равно это непонятно, а главное - произносили потом. Полдня я был уверен, что инфаркт. Что может так подняться в груди, как в кино показывают извержение вулкана?

Очень больно. Очень страшно. Очень убедительно.

Все близкие и дорогие мне люди так именно и помирали: отец, мать, Юрка Подниекс, Довлатов, Бродский. Не лучше же я их. Менее близкие и под машины попадали, и от рака умирали, но эти - непременно от инфаркта. Так что возникло ощущение чего-то вроде наследственности.

Уверенность была полная, оттого настроился на торжественный лад. Попросил Гандлевского: "Посвяти мне, пожалуйста, стихотворение". Он отвечает: "Посвящал уже". Напоминаю: "То не стихи были, а прозаическое эссе, а теперь я стихи хочу. И вообще, не торгуйся, пожалуйста, в такой момент". Он черство говорит: "Я подумаю". Попытался воздействовать: "Особо некогда думать. Давай, я тебя пока вином угощу". Стоим, пьем вино. Точнее, он пьет, а я даже слюну проглотить не могу от дикой боли. Повернуться не в состоянии, слова еле произношу, молчу, как Тютчев, чувства скрываю, скорбно настраиваюсь.

Приехали вместе в больницу, там мне сделали кардиограмму, с вызовом протянули. Объясняю: "Я же не понимаю ничего в этих зигзагах. Для меня можно хоть в коридоре от руки нарисовать". Тогда и сообщили про остеохондроз и межреберную. Переспрашиваю: "Извините, означают ли ваши слова, что я не помру?" Говорят: "Прямо сейчас нет, но вообще обязательно". Юмор, Зощенко, начинаю понимать, возвращаюсь к жизни.

Кое-как долетел до Праги, домой. Неделю играл в Кафку. Когда человек просыпается в виде насекомого, лежит на спине, лапками перебирает и перевернуться не может.

Очень больно. Очень смешно. Очень убедительно.

С трагедии сорвался и вытянул на фарс. Дистанция на бесконечность больше, чем расстояние от Москвы до Праги.

И в это время приходит стихотворение от Гандлевского. "Иди уже куда-нибудь". Пошел. Спасибо.

А вообще я –
«пошёл. Спасибо.»

marcy, хотя Вы и объяснили уже причину, присоединюсь к высказыванию Коллеги, мне тоже радостно видеть Вас здесь.