Reading room | Edgar Allan Poe | Three Sundays in a week | 📋 | 📖 | 🔀 | English ⇄ Russian

“You hard-headed, dunder-headed, obstinate, rusty, crusty, musty, fusty, old savage!”

«У, бессердечный, бесчеловечный, жестоковыйный, тупоголовый, замшелый, заматерелый, закоснелый, старый дикарище!» —

said I, in fancy, one afternoon, to my grand uncle Rumgudgeon—shaking my fist at him in imagination.

воскликнул я однажды (мысленно), обращаясь к моему дядюшке (собственно, он был мне двоюродным дедом) Скупердэю, и (мысленно же) погрозил ему кулаком.

Only in imagination. The fact is, some trivial discrepancy did exist, just then, between what I said and what I had not the courage to say—between what I did and what I had half a mind to do.

Увы, только мысленно, ибо в то время существовало некоторое несоответствие между тем, что я говорил, и тем, чего не отваживался сказать, — между тем, как я поступал, и тем, как, право же, готов был поступить.

The old porpoise, as I opened the drawing-room door, was sitting with his feet upon the mantel-piece, and a bumper of port in his paw, making strenuous efforts to accomplish the ditty. Remplis ton verre vide! Vide ton verre plein!

Когда я распахнул дверь в гостиную, старый морж сидел, задрав ноги на каминную полку и держа в руке стакан с портвейном, и, насколько ему это было по силам, пытался петь известную песенку:

“My dear uncle,” said I, closing the door gently, and approaching him with the blandest of smiles, “you are always so very kind and considerate, and have evinced your benevolence in so many—so very many ways—that—that I feel I have only to suggest this little point to you once more to make sure of your full acquiescence.”

— Любезный дядюшка, — обратился я к нему, осторожно прикрыв дверь и изобразив на лице своём простодушнейшую из улыбок, — вы всегда столь добры и снисходительны и так много раз выказывали всячески своё благорасположение, что… что я не сомневаюсь, стоит мне только заговорить с вами опять об этом небольшом деле, и я получу ваше полное согласие.

“Hem!” said he, “good boy!

— Гм, — ответствовал дядюшка. —

go on!”

Умник. Продолжай.

“I am sure, my dearest uncle (you confounded old rascal!),

— Я убеждён, любезнейший дядюшка (у-у, чтоб тебе провалиться, старый злыдень!),

that you have no design really, seriously, to oppose my union with Kate.

что вы, в сущности, вовсе и не хотите воспрепятствовать моему союзу с Кейт.

This is merely a joke of yours, I know—ha!

Это просто шутка, я знаю, ха-ха-ха! Какой же вы, однако, дядюшка, шутник!

ha! ha!—

— Ха-ха, — сказал он. —

!—how very pleasant you are at times.”

Черта с два. Ну, так что же?

“Ha! ha! ha!” said he, “curse you! yes!”

— Вот видите!

“To be sure—of course!

Конечно же!

I knew you were jesting.

Я так и знал. Вы шутили.

Now, uncle, all that Kate and myself wish at present, is that you would oblige us with your advice as—as regards the time—you know, uncle—in short, when will it be most convenient for yourself, that the wedding shall—shall—come off, you know?”

Так вот, милый дядюшка, мы с Кейт только просим вашего совета касательно того… касательно срока… ну, вы понимаете, дядюшка… срока, когда вам было 6кг удобнее всего… ну, покончить это дело со свадьбой?

“Come off, you scoundrel!—

— Покончить, ты говоришь, негодник?

!—what do you mean by that?—

Что это значит?

?—Better wait till it goes on.”

Чтобы покончить, надо прежде начать.

— Ха-ха-ха!

Хе-хе-хе!

Хи-хи-хи!

Хо-хо-хо.

Ну, не остроумно ли?

Прелесть, ей-богу!

hu!

Чудо!

hu!—oh, that’s good!—oh, that’s capital— such a wit! But all we want just now , you know, uncle, is that you would indicate the time precisely.”

Но нам всего только нужно сейчас, чтобы вы точно назначили срок.

“Ah!—precisely?”

— Ах, точно?

“Yes, uncle—that is, if it would be quite agreeable to yourself.”

— Да, дядюшка. Если, понятно, вам это нетрудно.

“Wouldn’t it answer, Bobby, if I were to leave it at random—some time within a year or so, for example?— must I say precisely?”

— А если, Бобби, я эдак приблизительно прикину, скажем, в нынешнем году или чуть позже, это тебе не подходит?

“ If you please, uncle—precisely.”

— Нет, дядюшка, скажите точно, если вам нетрудно.

“Well, then, Bobby, my boy—you’re a fine fellow, aren’t you?—

— Ну, ладно, Бобби, мой мальчик, — ты ведь славный мальчик, верно? —

?—since you will have the exact time I’ll—why I’ll oblige you for once.”

коли уж тебе так хочется, чтобы я назначил срок точно, я тебя на этот раз, так и быть, уважу.

“Dear uncle!”

— О, дядюшка!

“Hush, sir!” (

— Молчите, сэр (заглушая мой голос).

(drowning my voice)—“I’ll oblige you for once.

На этот раз я тебя уважу.

You shall have my consent—and the plum , we mus’n’t forget the plum—let me see! when shall it be?

Ты получишь моё согласие — а заодно и приданое, не будем забывать о приданом, — постой-ка, сейчас я тебе скажу когда.

To-day’s Sunday—isn’t it?

Сегодня у нас воскресенье?

Well, then, you shall be married precisely— precisely , now mind!—

Ну так вот, ты сможешь сыграть свадьбу точно — точнехонько, сэр! —

when three Sundays come together in a week!

тогда, когда три воскресенья подряд придутся на одну неделю!

Do you hear me, sir!

Ты меня слышал?

What are you gaping at?

Ну, что уставился, разиня рот?

I say, you shall have Kate and her plum when three Sundays come together in a week—but not till then—you young scapegrace—not till then, if I die for it.

Говорю тебе, ты получишь Кейт и её деньги, когда на одну неделю придутся три воскресенья. И не раньше, понял, шалопай? Ни днём раньше, хоть умри.

You know me— I’m a man of my word —now be off!”

Ты меня знаешь: я человек слова! А теперь ступай прочь. —

Here he swallowed his bumper of port, while I rushed from the room in despair.

И он одним глотком осушил свой стакан портвейна, а я в отчаянье выбежал из комнаты.

A very “fine old English gentleman,” was my grand-uncle Rumgudgeon, but unlike him of the song, he had his weak points.

Как поётся в балладе, «английский славный джентльмен» был мой двоюродный дед мистер Скупердэй, но со своими слабостями — в отличие от героя баллады.

He was a little, pursy, pompous, passionate semicircular somebody, with a red nose, a thick skull, a long purse, and a strong sense of his own consequence.

Он был маленький, толстенький, кругленький, гневливый человечек с красным носом, непрошибаемым черепом, туго набитым кошельком и преувеличенным чувством собственной значительности.

With the best heart in the world, he contrived, through a predominant whim of contradiction, to earn for himself, among those who only knew him superficially, the character of a curmudgeon.

Обладая, в сущности, самым добрым сердцем, он среди тех, кто знал его лишь поверхностно, из-за своей неискоренимой страсти дразнить и мучить ближних почитался жестоким и грубым.

Like many excellent people, he seemed possessed with a spirit of tantalization, which might easily, at a casual glance, have been mistaken for malevolence.

Подобно многим превосходным людям, он был одержим бесом противоречия, что по первому взгляду легко сходило за прямую злобу.

To every request, a positive “No!”

На любую просьбу «нет!»

was his immediate answer; but in the end—in the long, long end—there were exceedingly few requests which he refused.

бывало его неизменным ответом, и, однако же, почти не бывало таких просьб, которые бы он рано или поздно — порой очень поздно — не исполнил.

Against all attacks upon his purse he made the most sturdy defence; but the amount extorted from him, at last, was generally in direct ratio with the length of the siege and the stubbornness of the resistance.

Все посягательства на свой кошелёк он встречал в штыки, но сумма, исторгнутая у него в конечном итоге, находилась, как правило, в прямо пропорциональном отношении к продолжительности предпринятой осады и к упорству самозащиты.

In charity no one gave more liberally or with a worse grace.

И на благотворительность он жертвовал всех больше, хотя и ворчал и кряхтел при этом всех громче.

For the fine arts, and especially for the belles-lettres, he entertained a profound contempt. With this he had been inspired by Casimir Perier, whose pert little query “A quoi un poete est il bon?”

К искусствам, особливо к изящной словесности, питал он глубочайшее презрение, которому научился у Казимира Перье, чьи язвительные слова:

he was in the habit of quoting, with a very droll pronunciation, as the ne plus ultra of logical wit.

имел обыкновение цитировать с весьма забавным прононсом, как пёс plus ultra логического остроумия.

Thus my own inkling for the Muses had excited his entire displeasure.

Потому и мою склонность к музам он воспринял крайне неодобрительно.

He assured me one day, when I asked him for a new copy of Horace, that the translation of “Poeta nascitur non fit” was “a nasty poet for nothing fit”—a remark which I took in high dudgeon.

Как-то в ответ на мою просьбу о приобретении нового томика Горация он вздумал даже уверять меня, будто изречение: «Poeta nascitur non fit» — надо переводить как: «Поэт у нас-то дурью набит», чем вызвал глубокое моё негодование.

His repugnance to “the humanities” had, also, much increased of late, by an accidental bias in favor of what he supposed to be natural science.

Его нерасположение к гуманитарным занятиям особенно возросло в последнее время в связи со вдруг вспыхнувшей у него страстью к тому, что он именовал «естественной наукой».

Somebody had accosted him in the street, mistaking him for no less a personage than Doctor Dubble L. Dee, the lecturer upon quack physics.

Кто-то однажды на улице обратился к нему, по ошибке приняв его за самого доктора О'Болтуса, знаменитого шарлатана «виталиста».

This set him off at a tangent; and just at the epoch of this story—for story it is getting to be after all—my grand-uncle Rumgudgeon was accessible and pacific only upon points which happened to chime in with the caprioles of the hobby he was riding.

Отсюда все и пошло, и ко времени действия моего рассказа — а это все-таки будет рассказ — подъехать к моему двоюродному деду Скупердэю возможно было только на его собственном коньке.

For the rest, he laughed with his arms and legs, and his politics were stubborn and easily understood.

В остальном же он только хохотал да отмахивался руками и ногами.

He thought, with Horsley, that “the people have nothing to do with the laws but to obey them.”

И вся его несложная политика сводилась к положению, высказанному Хорслеем, что «человеку нечего делать с законами, как только подчиняться им».

I had lived with the old gentleman all my life.

Я прожил со стариком всю жизнь.

My parents, in dying, had bequeathed me to him as a rich legacy.

Родители мои, умирая, завещали ему меня, словно богатое наследство.

I believe the old villain loved me as his own child—nearly if not quite as well as he loved Kate—but it was a dog’s existence that he led me, after all.

По-моему, старый разбойник любил меня, как родного сына, — почти так же сильно, как он любил Кейт, — и все-таки это была собачья жизнь.

From my first year until my fifth, he obliged me with very regular floggings.

С года и до пяти включительно он потчевал меня регулярными трёпками.

From five to fifteen, he threatened me, hourly, with the House of Correction.

С пяти до пятнадцати, не скупясь, ежечасно грозил исправительным домом.

From fifteen to twenty, not a day passed in which he did not promise to cut me off with a shilling.

С пятнадцати до двадцати каждый божий день сулился оставить меня без гроша в кармане.

I was a sad dog, it is true—but then it was a part of my nature—a point of my faith.

Я, конечно, был не ангел, это приходится признать, но такова уж моя натура и таковы, если угодно, мои убеждения.

In Kate, however, I had a firm friend, and I knew it.

Кейт была мне надёжным другом, и я это знал.

She was a good girl, and told me very sweetly that I might have her (plum and all) whenever I could badger my grand-uncle Rumgudgeon, into the necessary consent.

Она была добрая девушка и прямо объявила мне со свойственной ей добротой, что я получу её вместе со всем её состоянием, как только уломаю дядюшку Скупердэя.

Poor girl!—she was barely fifteen, and without this consent, her little amount in the funds was not come-at-able until five immeasurable summers had “dragged their slow length along.”

Ведь бедняжке едва исполнилось пятнадцать лет, и без его согласия, сколько там ни было у неё денег, все оставалось недоступным ещё в течение пяти бесконечных лет, «медлительно длину свою влачащих».

What, then, to do?

Что же в таком случае оставалось делать?

At fifteen, or even at twenty-one (for I had now passed my fifth olympiad) five years in prospect are very much the same as five hundred.

Когда тебе пятнадцать и даже когда тебе двадцать один (ибо я уже завершил мою пятую олимпиаду), пять лет — это почти так же долго, как и пятьсот.

In vain we besieged the old gentleman with importunities.

Напрасно наседали мы на старика с просьбами и мольбами.

Here was a piece de resistance (as Messieurs Ude and Careme would say) which suited his perverse fancy to a T. It would have stiffed the indignation of Job himself, to see how much like an old mouser he behaved to us two poor wretched little mice.

Этот «piece de resistance» (в терминологии господ Юда и Карема) как раз пришёлся ему по вкусу. Сам долготерпеливый Иов возмутился бы, наверное, при виде того, как он играл с нами, точно старый многоопытный кот с двумя мышатами.

In his heart he wished for nothing more ardently than our union.

В глубине души он и не желал ничего иного, как нашего союза.

He had made up his mind to this all along. In fact, he would have given ten thousand pounds from his own pocket (Kate’s plum was her own) if he could have invented any thing like an excuse for complying with our very natural wishes.

Он сам уже давно решил нас поженить и, наверное, дал бы десять тысяч фунтов из своего кармана (денежки Кейт были её собственные), чтобы только изобрести законный предлог для удовлетворения нашего вполне естественного желания.

But then we had been so imprudent as to broach the subject ourselves.

Но мы имели неосторожность завести с ним об этом речь сами.

Not to oppose it under such circumstances, I sincerely believe, was not in his power.

И при таком положении вещей он, я думаю, просто не мог не заупрямиться.

I have said already that he had his weak points; but in speaking of these, I must not be understood as referring to his obstinacy:

Выше я говорил, что у него были свои слабости:

which was one of his strong points—“assurement ce n’ etait pas sa foible.” When I mention his weakness I have allusion to a bizarre old-womanish superstition which beset him.

но при этом я вовсе не имел в виду его упрямство, которое считаю, наоборот, его сильной стороной — «assurement ce n'etait pas sa faible» Под его слабостью я подразумеваю его невероятную, чисто старушечью приверженность к суевериям.

He was great in dreams, portents, et id genus omne of rigmarole.

Он придавал серьезное значение снам, предзнаменованиям et id genus omne ерунде.

He was excessively punctilious, too, upon small points of honor, and, after his own fashion, was a man of his word, beyond doubt.

И, кроме того, был до мелочности щепетилен. По-своему он, безусловно, был человеком слова.

This was, in fact, one of his hobbies.

Я бы даже сказал, что верность слову была его коньком.

The spirit of his vows he made no scruple of setting at naught, but the letter was a bond inviolable.

Дух данного им обещания он не ставил ни во что, но букву соблюдал неукоснительно.

Now it was this latter peculiarity in his disposition, of which Kate’s ingenuity enabled us one fine day, not long after our interview in the dining-room, to take a very unexpected advantage, and, having thus, in the fashion of all modern bards and orators, exhausted in prolegomena, all the time at my command, and nearly all the room at my disposal, I will sum up in a few words what constitutes the whole pith of the story.

И именно эта его особенность позволила моей выдумщице Кейт в один прекрасный день, вскоре после моего с ним объяснения в столовой неожиданно обернуть все дело в нашу пользу. На сем, исчерпав но примеру современных бардов и ораторов на prolegomena имевшееся в моем распоряжении время и почти все место, я теперь в нескольких словах передам то, что составляет, собственно, суть моего рассказа.

It happened then—so the Fates ordered it—that among the naval acquaintances of my betrothed, were two gentlemen who had just set foot upon the shores of England, after a year’s absence, each, in foreign travel.

Случилось так — по велению Судеб, — что среди знакомых моей наречённой были два моряка и что оба они только что вновь ступили на британскую землю, проведя каждый по целому году в дальнем плавании.

In company with these gentlemen, my cousin and I, preconcertedly paid uncle Rumgudgeon a visit on the afternoon of Sunday, October the tenth,—just three weeks after the memorable decision which had so cruelly defeated our hopes.

И вот, сговорившись заранее, мы с моей милой кузиной взяли с собой этих джентльменов и вместе с ними нанесли визит дядюшке Скупердэю — было это в воскресенье десятого октября, ровно через три недели после того, как он произнёс своё окончательное слово, чем сокрушил все наши надежды.

For about half an hour the conversation ran upon ordinary topics, but at last, we contrived, quite naturally, to give it the following turn:

Первые полчаса разговор шёл на обычные темы, но под конец нам удалось как бы невзначай придать ему такое направление:

CAPT. PRATT.

Капитан Пратт:

“Well I have been absent just one year.—

М-да, я пробыл в отсутствии целый год.

.—Just one year to-day, as I live—let me see!

Как раз сегодня ровно год, по-моему. Ну да, погодите-ка, конечно!

yes!—this is October the tenth.

Сегодня ведь десятое октября.

You remember, Mr. Rumgudgeon, I called, this day year to bid you good-bye.

Помните, мистер Скупердэй, год назад я в этот же самый день приходил к вам прощаться?

And by the way, it does seem something like a coincidence, does it not—that our friend, Captain Smitherton, here, has been absent exactly a year also—a year to-day!”

И, кстати сказать, надо же быть такому совпадению, что наш друг капитан Смизертон тоже отсутствовал как раз год — ровно год сегодня, не так ли?

SMITHERTON.

Смизертон:

“Yes!

Именно!

just one year to a fraction.

Точнешенько год!

You will remember, Mr. Rumgudgeon, that I called with Capt. Pratol on this very day, last year, to pay my parting respects.”

Вы ведь помните, мистер Скупердэй, я вместе с капитаном Праттом навестил вас в этот день год назад и засвидетельствовал вам перед отплытием моё почтение.

UNCLE.

Дядя:

“Yes, yes, yes—I remember it very well—very queer indeed!

Да, да, да, я отлично помню. Как, однако же, странно.

Both of you gone just one year.

Оба вы пробыли в отсутствии ровнёхонько год!

A very strange coincidence, indeed!

Удивительное совпадение!

Just what Doctor Dubble L. Dee would denominate an extraordinary concurrence of events.

То, что доктор О'Болтус назвал бы редкостным стечением обстоятельств.

Doctor Dub—”

Доктор О'Бол…

KATE. (Interrupting.)

Кейт (прерывая):

“To be sure, papa, it is something strange; but then Captain Pratt and Captain Smitherton didn’t go altogether the same route, and that makes a difference, you know.”

И в самом деле, папочка, как странно. Правда, капитан Пратт и капитан Смизертон плыли разными рейсами, а это, вы сами знаете, совсем другое дело.

UNCLE.

Дядя:

“I don’t know any such thing, you huzzy!

Ничего я такого не знаю, проказница.

How should I?

Да и что тут знать?

I think it only makes the matter more remarkable, Doctor Dubble L.

По-моему, тем удивительнее. Доктор О'Болтус…

Dee—”

Кейт:

KATE. “Why, papa, Captain Pratt went round Cape Horn, and Captain Smitherton doubled the Cape of Good Hope.”

Но, папочка, ведь капитан Пратт плыл вокруг мыса Горн, а капитан Смизертон обогнул мыс Доброй Надежды.

UNCLE.

Дядя.

“Precisely!—

Вот именно!

!—the one went east and the other went west, you jade, and they both have gone quite round the world.

Один двигался на запад, а другой на восток. Понятно, стрекотунья? И оба совершили кругосветное путешествие.

By the by, Doctor Dubble L. Dee—”

Между прочим, доктор О'Болтус…

MYSELF. (Hurriedly.)

Я (поспешно):

“Captain Pratt, you must come and spend the evening with us to-morrow—you and Smitherton—you can tell us all about your voyage, and we’ll have a game of whist and—”

Капитан Пратт, приходите к нам завтра вечером — и вы, Смизертон, — расскажете о своих приключениях, сыграем партию в вист…

PRATT.

Пратт:

“Wist, my dear fellow—you forget.

В вист? Что вы, молодой человек! Вы забыли:

To-morrow will be Sunday.

завтра воскресенье.

Some other evening—”

Как-нибудь в другой раз…

KATE.

Кейт:

“Oh, no, fie!—

Ах, ну как можно?

!—Robert’s not quite so bad as that.

Роберт ещё не совсем потерял рассудок. Воскресенье сегодня.

To-day’s Sunday.”

Дядя: Разумеется.

PRATT.

Пратт:

“I beg both your pardons—but I can’t be so much mistaken.

Прошу у вас обоих прощения, по невозможно, чтобы я так ошибался.

I know to-morrow’s Sunday, because-”

Я точно знаю, что завтра воскресенье, так как я…

SMITHERTON. (Much surprised.)

Смизертон (с изумлением):

“What are you all thinking about?

Позвольте, что вы такое говорите?

Wasn’t yesterday, Sunday, I should like to know?”

Разве не вчера было воскресенье?

ALL.

Все:

“Yesterday indeed!

Вчера?

you are out!”

Да вы в своём ли уме!

UNCLE.

Дядя:

“To-day’s Sunday, I say—don’t I know?”

Говорю вам, воскресенье сегодня! Мне ли не знать?

PRATT.

Пратт:

“Oh no!—

Да нет же!

!—to-morrow’s Sunday.”

Завтра воскресенье.

SMITHERTON.

Смизертон:

“You are all mad—every one of you.

Вы просто помешались, все четверо.

I am as positive that yesterday was Sunday as I am that I sit upon this chair.”

Я так же твердо знаю, что воскресенье было вчера, как и то, что сейчас я сижу на этом стуле.

KATE. (Jumping up eagerly.)

Кейт (вскакивая в возбуждении):

“I see it—I see it all.

Ах, я понимаю! Я все понимаю!

Papa, this is a judgment upon you, about—about you know what.

Папочка, это вам перст судьбы — сами знаете в чем.

Let me alone, and I’ll explain it all in a minute.

Погодите, я сейчас все объясню.

It’s a very simple thing, indeed.

В действительности это очень просто.

Captain Smitherton says that yesterday was Sunday:

Капитан Смизертон говорит, что воскресенье было вчера.

so it was; he is right.

И он прав.

Cousin Bobby, and uncle and I say that to-day is Sunday:

Кузен Бобби и мы с папочкой утверждаем, что сегодня воскресенье.

so it is; we are right.

И это тоже верно, мы правы.

Captain Pratt maintains that to-morrow will be Sunday:

А капитан Пратт убеждён в том, что воскресенье будет завтра.

so it will; he is right, too.

Верно и это, он тоже прав.

The fact is, we are all right, and thus three Sundays have come together in a week.”

Мы все правы, и, стало быть, на одну неделю пришлось три воскресенья!

SMITHERTON. (

Смизертон (помолчав):

(After a pause.) “By the by, Pratt, Kate has us completely.

А знаете, Пратт, Кейт ведь правду говорит.

What fools we two are!

Какие же мы с вами глупцы.

Mr. Rumgudgeon, the matter stands thus:

Мистер Скупердэй, все дело вот в чем.

the earth, you know, is twenty-four thousand miles in circumference.

Земля, как вы знаете, имеет в окружности двадцать четыре тысячи миль.

Now this globe of the earth turns upon its own axis—revolves—spins round—these twenty-four thousand miles of extent, going from west to east, in precisely twenty-four hours.

И этот шар земной вертится, поворачивается вокруг своей оси, совершая полный оборот протяжённостью в двадцать четыре тысячи миль с запада па восток ровно за двадцать четыре часа.

Do you understand, Mr. Rumgudgeon?—”

Вам понятно, мистер Скупердэй?

UNCLE.

Дядя:

“To be sure—to be sure—Doctor Dub—”

Да, да, конечно. Доктор О'Бол…

SMITHERTON. (Drowning his voice.)

Смизертон (заглушая его):

“Well, sir; that is at the rate of one thousand miles per hour.

То есть, сэр, скорость его вращения — тысяча миль в чае.

Now, suppose that I sail from this position a thousand miles east.

Теперь предположим, что я переместился отсюда на тысячу миль к востоку.

Of course I anticipate the rising of the sun here at London by just one hour. I see the sun rise one hour before you do.

Понятно, что для меня восход солнца произойдёт ровно на чае раньше, чем здесь, в Лондоне.

Proceeding, in the same direction, yet another thousand miles, I anticipate the rising by two hours—another thousand, and I anticipate it by three hours, and so on, until I go entirely round the globe, and back to this spot, when, having gone twenty-four thousand miles east, I anticipate the rising of the London sun by no less than twenty-four hours; that is to say, I am a day in advance of your time.

Я обгоню ваше время на один час. Продвинувшись в том же направлении ещё на тысячу миль, я опережу ваш восход уже на два часа; ещё тысяча миль — на три часа, и так далее, покуда я не возвращусь в эту же точку, проделав путь в двадцать четыре тысячи миль к востоку и тем самым опередив лондонский восход солнца ровно на двадцать четыре часа. Иначе говоря, я на целые сутки обгоню ваше время.

Understand, eh?”

Вы понимаете?

UNCLE.

Дядя:

“But Double L. Dee—”

Но О'Болтус…

SMITHERTON. (Speaking very loud.)

Смизертон (очень громким голосом):

“Captain Pratt, on the contrary, when he had sailed a thousand miles west of this position, was an hour, and when he had sailed twenty-four thousand miles west, was twenty-four hours, or one day, behind the time at London.

Капитан же Пратт, напротив, отплыв на тысячу миль к западу, оказался на час позади, а проделав весь путь в двадцать четыре тысячи миль к западу, на сутки отстал от лондонского времени.

Thus, with me, yesterday was Sunday—thus, with you, to-day is Sunday—and thus, with Pratt, to-morrow will be Sunday.

Вот почему для меня воскресенье было вчера, для вас оно сегодня, а для Пратта наступит завтра.

And what is more, Mr. Rumgudgeon, it is positively clear that we are all right; for there can be no philosophical reason assigned why the idea of one of us should have preference over that of the other.”

И главное, мистер Скупердэй, мы все трое совершенно правы, ибо нет никаких философских резонов, почему бы мнению одного из нас следовало отдать предпочтение.

UNCLE.

Дядя:

“My eyes!—

Ах ты, черт, действительно…

!—well, Kate—well, Bobby!—this is a judgment upon me, as you say.

Ну, Кейт, ну, Бобби, это в самом деле, как видно, перст судьбы.

But I am a man of my word—mark that!

Я — человек слова, это каждому известно.

you shall have her, boy, (plum and all), when you please.

И потому ты можешь назвать её своею (со всем, что за ней даётся), когда пожелаешь.

Done up, by Jove!

Обошли меня, клянусь душою!

Three Sundays all in a row!

Три воскресенья подряд, а?

I’ll go, and take Dubble L. Dee’s opinion upon that.”

Интересно, что скажет О'Болтус на это?

Get short URL

Text alignment