Я сносил, на сколько хватало терпения, бесчисленные обиды, наносимые мне Фортунато: но когда он осмелился нанести мне оскорбление, я поклялся отомстить. |
Вы, однако, уже настолько знакомы со свойствами моей души, что, конечно, ни на минуту не заподозрите, чтобы я решился высказать угрозу на словах. |
Наконец-то я буду отомщён; это было решено бесповоротно, но самая положительность этого решения исключала собою всякую идею риска. |
Я не только должен наказать – но ещё наказать его безнаказанно. |
Зло не смыто, если мститель, в свою очередь, подвергается возмездию. |
Точно также не смыто оно и тогда, когда человек, причинивший это зло, не сознает, чья рука его за то карает. |
Обратите внимание на то, что я ни словом, ни делом не подавал Фортунато повода усомниться в моем расположении. |
Я продолжал, как и всегда, улыбаться ему, и он не подозревал, что теперь я улыбаюсь мечте об его убийстве. |
У этого Фортунато была одна слабая сторона, хотя, вообще говоря, он был человеком вполне достойным уважения, и храбрость его не подлежала никакому сомнению. |
Он считал себя большим знатоком в винах. |
Настоящий дух виртуозности весьма редко проявляется в итальянцах. |
Энтузиазм их преимущественно рассчитан на то, чтобы при удобном случае ввести в обман кого-нибудь из английских или австрийских негоциантов. |
В отношении к живописи и драгоценным камням Фортунато был таким же шарлатаном, как и другие его земляки, но он искренно был в том уверен, что в старых винах знает толк. |
Относительно этого пункта я, в сущности, близко к нему подходил; я сам был знаток итальянских вин и много их покупал, лишь только представлялся случай. |
Встретился я с моим другом уже под вечер, в самый разгар карнавала. |
Он уже успел немного подвыпить и встретил меня с чрезвычайной горячностью. |
Он был наряжен в шутовской полосатый костюм, плотно облегающий тело, а на голове у него был комический колпак с бубенчиками. |
Я, с своей стороны, так ему обрадовался, что, казалось, конца не будет рукопожатиям. |
– Какое счастье, что я вас встретил, Фортунато! – говорю я ему. – |
Какой у вас сегодня превосходный вид! |
А мне привезли бочку вина; говорят – амонтиллиадо; только оно мне что-то подозрительно. |
– Как, – говорит он, – амонтиллиадо? |
Целую бочку? |
Не может быть? |
И это в самый разгар карнавала? |
– Подозрительно оно мне что-то, – возразил я; – и такую я сделал глупость: не посоветовавшись с вами, заплатил за него, как за настоящее амонтиллиадо. |
Но не мог вас нигде разыскать, а между тем боялся упустить такую покупку. |
– Амонтиллиадо! |
– Подозрительно что-то. |
– Амонтиллиадо! |
– Ещё в этом надо удостовериться. |
– Амонтиллиадо! |
– Так как я вижу, вы здесь заняты, то я отправлюсь к Лючези. |
Его провести мудрено. |
Он мне скажет. |
– Лючези? Он амонтиллиадо не отличит от хереса! |
– А вот находятся глупцы, которые уверяют, что он не хуже вас знает толк в винах. |
– Так и быть уж, – пойдёмте! |
– Куда это? |
– В ваши погреба. |
– Нет, мой друг, – ни за что на свете; я не хочу злоупотреблять вашей добротой. |
Я вижу, что вы здесь заняты. |
Лючези… |
– Мне здесь нечего делать: |
пойдёмте. |
– Нет, мой друг, – ни в каком случае. Я вижу сам, что у вас небольшая простуда. |
В погребах ужасно сыро. |
В них все стены покрыты селитрой. |
– Ничего не значит, пойдёмте. |
Простуда моя – чистые пустяки. |
Вас должно быть обманули; что же касается до Лючези – он положительно не в состоянии отличить хереса от амонтиллиадо. |
С этими словами Фортунато схватил меня под руку. |
Я только успел надеть чёрную шёлковую маску, плотно обернулся своим roquelaire’ом, и он увёл меня в мой палаццо. |
Дома не оказалось никого из прислуги: все отправились веселить и справлять карнавал. |
Я им объявил, что не вернусь до утра, и строго приказал ни на шаг из дома не отлучаться. |
Я прекрасно знал, что такого приказа вполне достаточно для того, чтоб они все бежали из дома, лишь только я уйду сам. |
Я вынул два факела из подставок, подал один из них Фортунато и провёл его целой анфиладой комнат к своду, ведущему к подземелью, где находились подвалы. |
Я спустился длинной спиральной лестницей вниз, прося его следовать за мною как можно осторожнее. |
Наконец мы спустились и очутились вдвоём на сырой почве Монтрезоровских катакомб. |
Приятель мой подвигался нетвёрдою поступью, позванивая на ходу всеми бубенчиками своего колпака. |
– Бочка? – произнёс он. |
– Она стоит там подальше, – отвечал я, – но вы обратите внимание на эти белые сверкающие нити, которые, как паутина, обволакивают стены этих пещер. |
Он обернулся ко мне и посмотрел на меня маслеными глазами, которые ясно свидетельствовали о том, до какой степени он уже пьян. |
– Селитра? – |
спросил он наконец. |
– Селитра, – отвечал я. – Давно у вас этот кашель? |
– Кхэ! |
кхэ! |
кхэ! |
кхэ! |
кхэ! |
кхэ! |
Мой бедный друг задыхался от кашля и в течение нескольких минут ничего не мог отвечать. |
– Это ничего, – выговорил он наконец. |
– Пойдёмте, – решительно заявил я, – вернёмся назад; здоровье ваше дорого. |
Вы человек богатый, уважаемый, любимый; вы также – счастливы, как был когда-то счастлив и я. Вы человек для многих необходимый. |
Не заботьтесь обо мне. |
Мы пойдём назад; я не хочу брать на себя ответственности в том, если вы заболеете. |
К тому же, и Лючези может… |
– Довольно! – прервал он меня; – этот кашель – чистые пустяки; от него ничего не может статься. |
Не умру же я, в самом деле, от кашля! |
– Конечно, конечно, – возразил я, – я нисколько не хотел вас понапрасну запугивать, – но все же осторожность никогда не мешает. |
Глоток этого медока защитит вас от сырости. |
Говоря это, я сшиб горлышко с бутылки, которую вытащил из длинного ряда её подруг, разложенных на земле. |
– Пейте. Он поднесь вино ко рту и подмигнул. |
Затем приостановился и фамильярно кивнул мне головой, позванивая бубенчиками колпака. |
– Пью, – сказал он, – за тех, которые здесь погребены вокруг нас. |
– А я пью за то, чтоб вам здравствовать на долгие лета! |
Он снова взял меня под руку, и мы отправились дальше. |
– Какие это обширные катакомбы, – заметил он. |
– Да ведь и фамилия Монтрезоров была очень многочисленна, – возразил я. |
– Я забыл, какой у вас герб? |
– Огромная человеческая нога на лазуревом поле; нога наступает на ползущую змею, которая впилась своим жалом в его пятку. |
– А девиз какой? |
– Хорошо! – |
сказал он. |
Глаза его разгорелись от вина, бубенчики звенели. |
Выпитый медок разгорячил и мою фантазию. |
По обеим сторонам прохода были навалены груды костей, вперемежку с бочками вина, и мы дошли, пробираясь между ними, до самой отдаленной части катакомб. |
Я опять остановился и на этот раз схватил Фортунато за руку, повыше локтя. |
– Взгляните на селитру, – сказал я, – посмотрите, как её становится много. |
Она, будто мох, облепила все своды. |
Мы теперь находимся под руслом реки. |
Сырость стекает каплями на кости. |
Вернёмся назад, пока не поздно. |
Ваш кашель… |
– Это ничего, – отвечал он; – пойдёмте дальше. |
Пропустим только прежде глоток этого медока. |
На этот раз я разбил бутылку de grave и передал ему. |
Он опорожнил её залпом. |
Глаза его заискрились диким блеском, он рассмеялся и, с непонятным для меня жестом, подбросил бутылку кверху. |
Я с удивлением посмотрел на него. |
Он опять повторил своё странное движение. |
– Вы не понимаете? – |
обратился он ко мне. |
– Нет, не понимаю, – возразил я. |
– Так вы к братству не принадлежите? |
– К какому братству? |
– Не принадлежите к масонской ложе? |
– Да, да! – сказал я, – о, да, да! |
– Да, масон, – отвечал я. |
– Дайте знак. |
– Вот он, – отвечал я, – вынимая из под складок своего requelaire’а лопату каменщика. |
– Вы шутите! – воскликнул он, отступая на несколько шагов. – |
Но пойдёмте дальше – проведите меня к амонтиллиадо. |
– Быть по сему, – отвечал я, – снова пряча лопату под складки своего плаща и предлагая ему руку. |
Он налёг на неё всей своей тяжестью. |
Мы направились дальше на поиски за тем же амонтиллиадо: |
прошли под целым рядом низких сводов, спустились, пошли ещё дальше, снова спустились вниз – и очутились, наконец, в глубоком склепе, и в его испорченном воздухе наши факелы скорее тлели, чем горели. |
В самом отдаленном углу открывался выход в другой склеп, несколько поменьше. |
Вдоль стен выстроены были рядами человеческие кости, груды которых высились до самых сводов, как в парижских катакомбах. |
Точно таким же образом украшены были три стены того внутреннего склепа, в который мы вступили. |
Кости были отброшены от четвёртой стены и лежали на полу, образуя в одном месте порядочную груду. |
В той стене, что была обнаружена этим перемещением костей, видно было ещё одно внутреннее углубление, фута в четыре глубиною, в три шириною и в шесть или семь футов вышиною. |
Углубление это было, как видно, устроено без особенной цели, а только представляло собою пространство между двумя массивными поддержками катакомбных сводов и прилегало к сплошной массе гранита, из которого образовывалась стена вокруг всего подземелья. |
Фортунато поднял свой тусклый факел, стараясь заглянуть внутрь этого углубления, но старания его оказались совершенно тщетными: |
слабое освещение не позволяло нам различить пределы углубления. |
– Ступайте дальше, – сказал я ему; – там стоить амонтиллиадо. |
Что же касается Лючези… |
– Он круглый невежда! – прервал меня мой приятель, проходя, пошатываясь, вперёд, тогда как я следовал за ним по пятам. |
Ещё мгновение – и он дошёл до противоположной стены ниши и, видя, что скала преграждает ему дальнейший путь, остановился в тупом недоумении. |
Мигом приковал я его к граниту. |
На его поверхности были две железные скобы, на расстоянии двух футов одна от другой по горизонтальному направлению. |
От одной скобы свешивалась короткая цепь, а к другой приделан был висячий замок. |
Обведя цепь вокруг его туловища, я запер его замком в одно мгновение. |
Он так был поражён, что и не думал сопротивляться. |
Вынув ключ из замка, я выступил из ниши. |
– Проведите рукой по стене, – сказал я ему: – вы ясно ощупаете селитру. |
Право, здесь ужасно сыро. |
Ещё раз умоляю вас: вернитесь! |
Не хотите? |
Ну, в таком случае я положительно вынужден вас здесь покинуть. |
Но перед тем я постараюсь вас как можно лучше здесь устроить. |
– Амонтиллиадо! – |
воскликнул мой приятель, не успевший ещё придти в себя от удивления. |
– Именно, говорю я, – амонтиллиадо. |
С этими словами я принялся рыться в вышеупомянутой груде костей. |
Свалив их в сторону, я вскоре открыл под ними множество обтесанного камня и извёстки с песком. |
С помощью принесённой лопатки я стал изо всех сил заделывать этим материалом вход в углубление. |
Не успел я уложить первый ряд камня, как уже заметил, что Фортунато значительно отрезвился. |
Первым признаком этого был глухой стон, долетавший до меня из глубины ниши. |
И это уже никак не был стон человека пьяного. |
Затем последовало долгое, упорное молчание. |
Я сложил второй ряд камня, третий ряд, четвёртый: – послышалось отчаянное бряцанье цепи. |
Звон этот длился несколько минут; я оставил работу и присел на кости, чтобы полнее насладиться этими звуками. |
Когда звон затих, я снова принялся за лопату и, не отрываясь от дела, докончил закладку пятого, шестого и седьмого ряда. |
Я уже возвёл стену почти в уровень с моею грудью. |
Я опять приостановился, взял факел и направил его свет на стоящую внутри ниши фигуру. |
Из гортани прикованной фигуры стали тут вырываться такие громкие, пронзительные крики, что я мигом отскочил назад. |
Несколько мгновений я колебался и дрожал всем телом. |
Я обнажил свою рапиру и начал ею водить по внутренности ниши; но тут в голове моей промелькнула мысль, которая меня немедленно успокоила. |
Я ощупал рукою тот солидный материал, из которого сооружены были катакомбы, и уверился в том, что опасаться нечего. |
Я снова подошёл к стене; отвечая воплями на вопли того, который за нею кричал. |
Я откликался на эти стоны и вопли – я усугублял их – я их, наконец, положительно превзошёл силою и объёмом своего голоса. |
Я проделал все это – и крики вопиющего человека затихли. |
Наступила полночь; работа моя подвигалась к концу. |
Я завершил восьмой, девятый и десятый ряды. |
Я уставил почти весь одиннадцатый – и последний ряд; оставалось подыскать и вставить всего один только камень. |
Я с усилием приподнял его с земли и наполовину засунул его в то место, которое ему предназначалось. |
Но тут из ниши послышался такой глухой, ужасный хохот, что у меня на голове волосы стали дыбом. |
Хохот этот сменился звуками жалкого голоса, в котором трудно было признать прежний голос благородного Фортунато. |
Голос этот говорил: |
– Ха! |
ха! |
ха! – |
хи! |
хи! |
хи! – |
отличная штука! превосходная штука! |
Как мы потом будем от души хохотать над всем этим в палаццо – хи! |
хи! |
хи! – |
Как мы будем хохотать, попивая вино – хи! |
хи! |
хи! |
– Амонтиллиадо! – |
сказал я. |
– Хи! |
хи! |
хи! – |
хи! |
хи! |
хи! – |
именно амонтиллиадо! |
Но, кажется, уж поздно становится? |
Они нас, пожалуй, уже ждут там, в палаццо – синьора Фортунато и остальные все? |
Пойдёмте – вернёмся скорее. |
– Да, – сказал я, – вернёмся скорее. |
– Ради самого Бога, Монтрезор! |
– Да, – сказал я, – ради самого Бога! |
Напрасно ждал я ответа на эти слова. |
Я начинал терять терпение. |
Я громко позвал: |
– Фортунато! |
Никакого ответа. |
Я снова окликнул: |
– Фортунато! |
Все никакого ответа. |
Я просунул факел в остающееся в стене отверстие и уронил его внутрь ниши. |
На это послышался оттуда только звон бубенчиков. |
Мне становилось не по себе, – по всей вероятности, на меня начинала влиять сырость катакомб. |
Я поспешил окончить свою работу: |
всунул последний камень на его место и залепил его наглухо. |
Перед вновь возведённою стеною я установил прежний вал из человеческих костей. |
В продолжение целого полустолетия их ни разу не потревожила рука человека. In |