Горные вершины дремлют; В долинах, утёсах и пещерах тишина. Алкман |
— Внемли мне, — молвил Демон, возлагая мне руку на голову. — |
Край, о котором я повествую, — унылый край в Ливии, на берегах реки Заиры, и нет там ни покоя, ни тишины. |
Воды реки болезненно-шафранового цвета; и они не струятся к морю, но всегда и всегда вздымаются, бурно и судорожно, под алым оком солнца. |
На многие мили по обеим сторонам илистого русла реки тянутся бледные заросли гигантских водяных лилий. |
Они вздыхают в безлюдье, и тянут к небу длинные, мертвенные шеи, и вечно кивают друг другу. |
И от них исходит неясный ропот, подобный шуму подземных вод. |
И они вздыхают. |
Но есть граница их владениям — ужасный, тёмный, высокий лес. |
Там, наподобие волн у Гебридских островов, непрестанно колышется низкий кустарник. |
Но нет ветра в небесах. |
И высокие первобытные деревья вечно качаются с могучим шумом и грохотом. |
И с их уходящих ввысь вершин постоянно, одна за другою, надают капли росы. |
И у корней извиваются в непокойной дремоте странные ядовитые цветы. |
И над головою, громко гудя, вечно стремятся на запад серые тучи, пока не перекатятся, подобно водопаду, за огненную стену горизонта. |
Но нет ветра в небесах. |
И по берегам реки Заиры нет ни покоя, ни тишины. |
Была ночь, и падал дождь; и, падая, то был дождь, но, упав, то была кровь. |
И я стоял в трясине среди высоких лилий, и дождь падал мне на голову — и лилии кивали друг другу и вздыхали в торжественном запустении. |
И мгновенно сквозь прозрачный мертвенный туман поднялась багровая луна. |
И взор мой упал на громадный серый прибрежный утёс, озарённый светом луны. |
И утёс был сер, мертвен, высок, — и утёс был сер. |
На нем были высечены письмена. И по трясине, поросшей водяными лилиями, я подошёл к самому берегу, дабы прочитать письмена, высеченные на камне. |
Но я не мог их постичь. |
И я возвращался в трясину, когда ещё багровей засияла луна, и я повернулся и вновь посмотрел на утёс и на письмена, и письмена гласили: запустение. |
И я посмотрел наверх, и на краю утёса стоял человек; и я укрылся в водяных лилиях, дабы узнать его поступки. |
И человек был высок и величав и завернут от плеч до ступней в тогу Древнего Рима. |
И очертания его фигуры были неясны — но лик его был ликом божества; и ризы ночи, тумана, луны и росы не скрыли черт его лица. |
И чело его было высоко от многих дум, и взор его был безумен от многих забот; и в немногих бороздах его ланит я прочёл повествование о скорби, усталости, отвращении к роду людскому и жажде уединения. |
И человек сел на скалу и склонил голову на руку и смотрел на запустение. |
Он смотрел на низкий непокойный кустарник, и на высокие первобытные деревья, и на полные гула небеса, и на багровую луну. |
И я затаился в сени водяных лилий и следил за человеком. |
И человек дрожал в уединении; но убывала ночь, а он сидел на утёсе. |
И человек отвёл взор от неба и взглянул на унылую реку Заиру, и на мертвенную жёлтую воду, и на бледные легионы водяных лилий. |
И человек внимал вздохи водяных лилий и ропот, не умолкавший среди них. |
И я притаился в моем укрытии и следил за человеком. |
И человек дрожал в уединении; но убывала ночь, а он сидел на утёсе. |
Тогда я спустился в трясину и направился по воде в глубь зарослей водяных лилий и позвал гиппопотамов, живущих на островках среди топи. |
И гиппопотамы услышали мой зов и пришли с бегемотом к подножью утёса и рычали, громко и устрашающе, под луной. |
И я притаился в моем укрытии и следил за человеком. |
И человек дрожала уединении; но убывала ночь, а он сидел на утёсе. |
Тогда я проклял стихии проклятием буйства; и страшная буря разразилась на небесах, где до того не было ветра. |
И небо потемнело от ярости бури — и дождь бил по голове человека — и река вышла из берегов — и воды её вспенились от мучений — и водяные лилии пронзительно кричали — и деревья рушились под натиском ветра — и перекатывался гром — и низвергалась молния — и утёс был сотрясен до основания. |
И я притаился в моем укрытии и следил за человеком. |
И человек дрожал в уединении; но убывала ночь, а он сидел на утёсе. |
Тогда я разгневался и проклял проклятием тишины реку и лилии, ветер и лес, небо и гром и вздохи водяных лилий. |
И они стали прокляты и затихли. |
И луна перестала карабкаться ввысь по небесной тропе, и гром заглох, и молния не сверкала, и тучи недвижно повисли, и воды вернулись в берега и застыли, и деревья более не качались, и водяные лилии не кивали друг другу и не вздыхали, и меж ними не слышался ропот, не слышалось и тени звука в огромной, бескрайней пустыне. |
И я взглянул на письмена утёса и увидел, что они изменились; и они гласили: тишина. |
И взор мой упал на лицо человека, и лицо его было бледно от ужаса. |
И он поспешно поднял голову и встал на утёсе во весь рост и слушал. |
Но не было ни звука в огромной бескрайней пустыне, и письмена на утёсе были: тишина. |
И человек затрепетал и отвернулся и кинулся прочь, так что я его более не видел». |
Да, прекрасные сказания заключены в томах Волхвов, в окованных железом печальных томах Волхвов. |
Там, говорю я, чудесные летописи о Небе и о Земле, и о могучем море, и о Джиннах, что завладели морем и землёй и высоким небом. |
Много мудрого таилось и в речениях Сивилл; и священные, священные слова были услышаны встарь под тусклой листвой, трепетавшей вокруг Додоны, но, клянусь Аллахом, ту притчу, что поведал мне Демон, восседая рядом со мною в тени могильного камня, я числю чудеснейшей всех! |
И, завершив свой рассказ, Демон снова упал в разверстую могилу и засмеялся. |
И я не мог смеяться с Демоном, и он проклял меня, потому что я не мог смеяться. |
И рысь, что вечно живет в могиле, вышла и простёрлась у ног Демона и неотрывно смотрела ему в лицо. |